Краткая биография кедрин. Дмитрий кедрин - краткая биография, творчество и интересные факты Д кедрин биография

Кедрин Дмитрий Борисович

(14.02.1907 – 18.09.1945)

Кедрин Дмитрий Борисович (14.02.1907-18.09.1945), русский поэт , переводчик. Рано осиротев, Кедрин воспитывался хорошо образованной бабушкой-дворянкой, которая ввела его в мир народного творчества, познакомила с поэзией Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Шевченко. Уже в 1923, бросив учебу в техникуме, начинает работать в газете, пишет стихи, увлекается поэзией и театром. К к. 1920-х порывает с определенными тенденциями “железной поэзии” Пролеткульта, в его стихах ощущается тенденция к эпичности и историзму (“Смертник”, “Казнь”, “Прошение”).

В 1929 следует арест. С 1931 после освобождения Кедрин поселяется в Подмосковье, служит литконсультантом в издательстве “Молодая гвардия”. Расширяется проблематика его творчества, его интересует “история живая и музейная”, т. е. связь истории с современностью. В 1938 Кедрин создает шедевр русской поэзии XX в. - поэму “Зодчие”, поэтическое воплощение предания о строителях храма Василия Блаженного. Московской юродивой воительнице посвящены стихи “Алена-Старица”, полулегендарному самородку-строителю Федору Коню - поэма “Конь” (1940). Историко-патриотическая тема преобладает в поэзии Кедрина и в годы войны, когда он освобожденный по зрению от воинской службы, добивается назначения его во фронтовую газету “Сокол Родины”: “Дума о России” (1942), “Князь Василько Ростовский” (1942), “Ермак” (1944) и др.

В войну Кедрин заявляет о себе и как крупный поэт-лирик: “Красота”, “Аленушка”, “Россия! Мы любим неяркий свет”, “Мне все мерещится поле с гречихой…”. Он начинает создавать поэму о женщинах трагической судьбы - Евдокии Лопухиной, княжне Таракановой, Прасковье Жемчуговой. Все отчетливее в его стихах звучат православные мотивы:

Когда сраженья стихнут понемногу,

Сквозь мерное дыханье тишины

Услышим мы, как жалуются Богу

Погибшие в последний день войны.

По возвращении с фронта Кедрин замечает за собой слежку. Предчувствие беды не обмануло поэта: спустя три месяца по окончании войны его найдут убитым около полотна железной дороги.

Единственный прижизненный сборник стихов Кедрина “Свидетели” (1940) был жестоко урезан цензурой.

В 1960 -70-е широчайший, всенародный интерес к творческому наследию Кедрина определил его истинное место в русской патриотической поэзии.

Существуют две тайны, связанные с именем поэта Дмитрия Борисовича Кедрина, - тайна рождения и тайна смерти.

Женщина, которую он в конце жизни стал называть матерью, была его тётушкой; фамилия, которую он носил, принадлежала его дядюшке.

Дедом Дмитрия Кедрина по материнской линии был вельможный пан Иван Иванович Руто-Рутенко-Рутницкий, проигравший своё родовое имение в карты. Человек крутого нрава, он долго не женился, а в сорок пять выиграл в карты у своего приятеля его дочь Неонилу, которой было пятнадцать лет. Через год по разрешению Синода он женился на ней. В браке она родила пятерых детей: Людмилу, Дмитрия, Марию, Неонилу и Ольгу.

Все девушки Рутницкие учились в Киеве в институте благородных девиц. Дмитрий в восемнадцать лет кончил жизнь самоубийством из-за несчастной любви. Мария и Неонила вышли замуж. С родителями остались старшая дочь Людмила, некрасивая и засидевшаяся в девушках, и младшая - прелестная, романтичная, любимица отца Ольга.

Чтобы выдать замуж Людмилу, Иван Иванович не пожалел ста тысяч приданого. Мужем Людмилы стал Борис Михайлович Кедрин - в прошлом военный, за дуэли выдворенный из полка, живущий на долги. Молодые переехали в Екатеринослав.

После отъезда Кедриных Ольга призналась матери, что беременна. Причём неизвестно, сказала ли она, кто отец ребенка, или нет. А мать, зная крутой нрав и вздорность мужа, сейчас же отослала Ольгу к Неониле в город Балту Подольской губернии. Неонила отвезла сестру в знакомую молдавскую семью, неподалеку от Балты, где Ольга родила мальчика. Было это 4 февраля 1907 года.

Неонила уговаривала мужа усыновить ребёнка сестры, но тот, боясь осложнений по службе, отказался. Тогда Ольга поехала к Кедриным в Юзово. Боясь гнева отца и позора, она оставила ребёнка в молдавской семье, где у мальчика была кормилица. Ольге удалось уговорить Бориса Михайловича Кедрина усыновить её ребенка, и здесь же, в Юзово, точнее, на Богодуховском руднике, предшественнике нынешнего Донецка, за большие деньги поп окрестил ребёнка, записав его сыном Бориса Михайловича и Людмилы Ивановны Кедриных. В момент крестин мальчику было уже около года. Назвали его Дмитрием - в память о рано ушедшем из жизни брате Ольги и Людмилы.

...Я всегда гордился тем, что полжизни Кедрина прошло в моём родном Днепропетровске, тогда ещё Екатеринославе, куда маленького Митю привезли в 1913 году. Здесь бабушка читала ему стихи Пушкина, Мицкевича и Шевченко, благодаря чему он навсегда влюбился в польскую и украинскую поэзию, которую впоследствии переводил; здесь он начал писать стихи, учился в техникуме путей сообщения, впервые в 17 лет напечатал «Стихи о весне»; здесь он сотрудничал в газете «Грядущая смена» и в журнале «Молодая кузница», приобрёл признание и популярность среди молодежи; здесь уважали его мнение и талант, узнавали на улице; здесь, наконец, он пережил первый арест за «недоносительство».

О Днепропетровске Кедрин никогда не забывал, посвящал ему стихи, начиная с ранних, в которых возникал город, «затихший великан» с заводскими дымами, запахами металла, и, конечно же, мост Екатеринослава с его «гранитной печалью»… А вот уже из стихов периода войны:

На двор выходит

Школьница в матроске,

Гудят над садом

Первые шмели.

Проходит май…

У нас в Днепропетровске

Уже, должно быть,

Вишни зацвели.

Здравствуй, город чугуна и стали,

Выдержавший бой с лихим врагом!

Варвары тебя не растоптали

Кованым немецким сапогом.

Вспоминая свою жизнь, Кедрин с фронта писал: «Кроме детства у человека нет ничего радостного».

Сегодня, как и в детстве поэта, шумит акациями выходящая к памятнику Пушкину Чичеринская улица, на которой жил Кедрин, висит на фасаде транспортного техникума посвящённая ему мемориальная доска, радует глаз тонущая в зелени улица Кедрина, высоко котируется литературная премия, носящая его имя.

Представьте себе мужчину тоненького, изящного, невысокого, с добрыми карими глазами за толстыми линзами очков в роговой оправе, волнистыми светло-каштановыми волосами, откинутыми на левый висок, и мягким приятным грудным голосом; к тому же он вежлив, скромен, интеллигентен, деликатен и образован, но мнителен и раним, отрешён от окружающей жизни и совершенно беспомощен в быту. А самое главное - безмерно талантлив как поэт. Это - Дмитрий Кедрин, чья жизнь обрамлена тайнами рождения и смерти.

Дмитрий Кедрин вошёл в мою судьбу, когда мне было шестнадцать лет. Мой друг, как и я, начинающий поэт, встретил меня на улице и вслух, захлёбываясь от восторга, прочитал несколько стихотворений Кедрина, перевернув ими мою душу. Не помню, как позже оказался у меня небольшой сборник стихов Кедрина, но до сих пор в памяти потрясение от его «Куклы», «Поединка», «Глухаря», «Зодчих». Особенно меня поразило стихотворение «Беседа». Смею утверждать, что ни один поэт не сказал так о беременной женщине:

…глубоко под сердцем, в твоих золотых потёмках

Не жизнь, а лишь завязь жизни завязана узелком.

«Беседу» я потом читал всем девушкам, с которыми встречался, до сих пор помню наизусть и время от времени повторяю про себя.

А тот небольшой кедринский сборник мой друг взял у меня почитать, потом дал его кому-то, тот - дальше, и в результате я остался без книги, редкой по тем временам.

В 1931 году Кедрина потянуло в Москву, где ранее уже обосновались его днепропетровские друзья-поэты М. Светлов, М. Голодный и другие. Кто знает, как сложилась бы его жизнь, если б он не переехал в столицу, где начались все тяготы и унижения, главными из которых были постоянная бытовая неустроенность и невозможность издать книгу стихов.

Этот по сути большой ребёнок в московский период жизни не имел не то что квартиры или комнаты, но даже своего постоянного угла. Сколько раз он переезжал с места на место, где только ни ютился со своей семьёй, в каких убогих и тесных комнатёнках, перегороженных фанерой или занавесками, ему ни приходилось жить, среди вечного шума и криков соседей, плача собственной дочурки и ворчания тётушки. С грустным и тревожным настроением Кедрин однажды записал в дневнике, обращаясь к жене: «А мы с тобой обречены судьбою в чужом дому топить чужую печь». И в этой обстановке он умудрялся быть гостеприимным хозяином, писать изумительные стихи, раздвигая мысленно стены своего очередного временного жилища, чтобы перенестись в другие времена и страны. Наверное потому, будучи на фронте, он так легко привык к обычной землянке.

Но самой большой бедой было то, что Кедрин не мог выйти со своими стихами к читателю - все его попытки издать книгу в конце концов проваливались. Не зря заметил он в одном из писем: «Быть маленьким я не хочу, в большие меня не пустят». И там же ещё одна мысль: «Понять, что ты никогда не расскажешь другим того большого, прекрасного и страшного, что чувствуешь, - очень тяжело, это опустошает дотла».

Отвергнутые произведения Кедрин складывал в стол, где они пылились до очередного приезда друзей, его верных слушателей и ценителей. Он работал не покладая рук, получал гроши, во всём себе отказывал.

Шли годы, а книги всё не было. Он говорил жене: «Поэт хотя бы изредка должен издаваться. Книга - это подведение итога, сбор урожая. Без этого невозможно существовать в литературе. Непризнание - это фактически медленное убийство, толкание к пропасти отчаяния и неверия в себя».

Первую попытку издать книгу в ГИХЛе 1 Кедрин предпринял вскоре после приезда в Москву, но рукопись вернули, несмотря на хорошие отзывы Эдуарда Багрицкого и Иосифа Уткина. В дальнейшем поэт, решивший для себя, что если в 1938 году книга не выйдет, то он прекратит писать, вынужден был исключить из неё многие вещи, в том числе уже получившие признание. После тринадцати возвращений рукописи для доработки, нескольких изменений названия и манипуляций с текстом эта единственная прижизненная книга Кедрина «Свидетели», в которую вошли всего семнадцать стихотворений, увидела свет. По поводу её автор писал: «Она вышла в таком виде, что её нельзя считать ни чём иным, как ублюдком. В ней сохранились не больше 5-6 стихотворений, которые стоят этого высокого имени…»

Вторая попытка, и тоже неудачная, относится к 1942 году, когда Кедрин сдал в издательство «Советский писатель» книгу «Русские стихи». Один из ее рецензентов обвинил автора в том, что он «не чувствует слова», второй - в «несамостоятельности, обилии чужих голосов», третий - в «недоработанности строк, неряшливости сравнений, неясности мышления». И это в то время, когда поэзия Кедрина получила самую высокую оценку таких писателей, как М. Горький, В. Маяковский, М. Волошин, П.Антокольский, И. Сельвинский, М. Светлов, В. Луговской, Я. Смеляков,

Л. Озеров, К. Кулиев и других.

Перед уходом на фронт в 1943 г. Кедрин отдал новую книгу стихов в Гослитиздат, но она получила несколько отрицательных рецензий и не была издана.

Большинство своих стихотворений Кедрин так и не увидел напечатанными, а его поэма «1902 год» пятьдесят лет ждала своего опубликования. Это в ней одна из глав заканчивается пророческими словами:

Потрясая цепями, блуждает

в пространстве земля,

Одичалая родина гибнущего человечества.

Господи, каким же дальнозорким был этот близорукий человек!

А вот ещё одна его запись, относящаяся к 1944 году: «…Многие мои друзья погибли на войне. Круг одиночества замкнулся. Мне - скоро сорок. Я не вижу своего читателя, не чувствую его. Итак, к сорока годам жизнь сгорела горько и совершенно бессмысленно. Вероятно, виною этому - та сомнительная профессия, которую я выбрал или которая выбрала меня: поэзия».

Когда поэтов не печатают, они начинают заниматься переводами известных авторов, справедливо полагая, что уж их-то, этих авторов, напечатают непременно, невзирая на личность переводчика. Последовал этому правилу и Кедрин, который с конца 1938-го по май 1939 года переводил поэму Шандора Петефи «Витязь Янош». Но и здесь его ждала неудача: несмотря на хвалебные отзывы коллег и прессы, эта поэма при жизни Кедрина не была опубликована. Следующая попытка тоже провалилась: «Витязь Янош» Петефи вместе с «Паном Твардовским» Адама Мицкевича были включены в ту неизданную книгу стихов Кедрина, которую он сдал в Гослитиздат, уходя на фронт в 1943 году. Лишь девятнадцать лет спустя поэма Петефи увидела свет.

До этого, в 1939 году, Кедрин ездил в Уфу по заданию Гослитиздата переводить стихи Мажита Гафури. Три месяца работы оказались напрасными - издательство отказалось выпустить книгу башкирского поэта.

Затем в первые годы войны, ожидая отправки во фронтовую газету, Кедрин активно занимался переводами с балкарского (Гамзат Цадаса), с татарского (Муса Джалиль), с украинского (Андрей Малышко и Владимир Сосюра), с белорусского (Максим Танк), с литовского (Саломея Нерис), Людас Гира). Кроме того, известны также его переводы с осетинского (Коста Хетагуров), с эстонского (Йоханнес Барбаус) и с сербскохорватского (Владимир Назор). Многие из них были опубликованы.

В конце 70-х годов Кайсын Кулиев писал о Кедрине: «Он много сделал для братства культур народов, для их взаимного обогащения, как переводчик».

…На фронт Кедрин рвался с первых же дней войны, но высокая близорукость держала его в тылу, где ему было невероятно трудно и как мужчине, и как поэту. Все на фронте, а он… Однако, предвидя ход событий с достоверностью историка, Кедрин сражался и в тылу. Арсенал его оружия был весьма разнообразным - песня и сказка, героический эпос и классическая поэзия. А в мае 1943 года, добившись своего, он отправляется на Северо-Западный фронт в красноармейскую газету «Сокол Родины».

Военный корреспондент Кедрин писал стихи и очерки, фельетоны и статьи, выезжал на передовую, бывал у партизан. Он писал только то, что нужно было газете, но понимал, что «впечатления накапливаются и, конечно, они во что-то выльются».

Фронтовые стихи Кедрина лётчики 6-й Воздушной армии хранили в нагрудных карманах, в планшетах и в маршрутных картах. В конце 1943 года его наградили медалью «За боевые заслуги».

Вскоре закончились фронтовые будни, и к Кедрину вернулись все довоенные тяготы, которые он по-прежнему терпеливо переносил и однажды записал в своем дневнике: «Как много в жизни понедельников и как мало воскресений».

…Обычно поэзию я читаю с карандашом в руках, по-своему помечая в целом понравившиеся стихи и отдельные строки. На сборник стихов Кедрина мне не хватило бы карандаша, и потому я, отбросив его, не знаю в какой уже по счёту раз перечитываю последнюю из вышедших книг поэта в надежде найти в ней неизвестные ранее новые стихотворения. Но не менее радуюсь старым, известным, читая которые, подпитываю душу светом кедринских мыслей.

В каком невероятно широком диапазоне форм работал Кедрин - от четверостишия:

Ты говоришь, что наш огонь погас,

Твердишь, что мы состарились с тобою,

Взгляни ж, как блещет небо голубое!

А ведь оно куда старее нас.

До огромного поэтического полотна «Рембрандт»!

И какую бы форму он ни избирал, от его строк нельзя оторваться. Насколько потрясающе-меткие у него наблюдения:

Косые рёбра будки полосатой,

Чиновничья припрыжка снегиря.

Кедрин замечает каждую деталь и с легкостью выписывает её:

По воздушной тонкой лесенке

Опустился и повис

Над окном - ненастья вестником -

Паучок-парашютист.

Сразу врезаются в память его сравнения:

… небо наотмашь рубили

Прожекторы, точно мечи.

Или другое:

Женщины взволнованно красивы,

Как розы, постоявшие в спирту .

Их можно приводить бесконечно, потому что большинство стихов Кедрина состоит из таких строк…

Стоял октябрь, а всем казалось март:

Шёл снег и таял, и валил сначала.

Как ворожея над колодой карт,

История загадочно молчала.

Уж кто-кто, а Кедрин знал, что означает молчание истории. Интересно, что все процитированное выше было написано в годы войны, когда, несмотря на опасную и выматывающую работу во фронтовой газете, талант поэта вырос до новой, быть может, самой большой за его жизнь, высоты.

В этот же период он написал стихотворение «Красота», начинающееся словами:

Эти гордые лбы винчианских мадонн

Я встречал не однажды у русских крестьянок.

Кто после Некрасова смог так сказать о русских женщинах?!

Уровень творчества Кедрина не зависел от времени, каждое его стихотворение, датированное любым годом его жизни, равно притягательно для читателя, ожидающего чуда от автора и не разочаровывающегося в нем.

А насколько мажорно последнее стихотворение поэта «Приглашение на дачу», от которого словно веет свежестью морского бриза:

Сегодня прошёл замечательный дождик -

Серебряный гвоздик с алмазною шляпкой.

Не могу не сказать об особых интонациях кедринских стихов. Зачастую его строки размашистые, широкие, сложенные как бы из двух частей. Чтобы их прочитать, надо дважды вдохнуть воздух. Кажется, что такой ритм растягивает строку, отдаляет слова, растворяет их, как льдины в реке весною. На самом же деле эффект противоположен: по мере чтения переходишь от слова к слову, как от одного уголька к другому, более раскалённому, накал нарастает, и строка оставляет ожог.

Наверное, нет поэта, который бы после общения с собратьями по перу не вспоминал гениальные строки Дмитрия Кедрина:

У поэтов есть такой обычай -

В круг сойдясь, оплевывать друг друга.

Думаю, он написал их после очередной отрицательной рецензии на рукопись своей книги или после энного по счёту общения с издательскими щелкопёрами. Переживая из-за того, что книга не выходит, Кедрин полагал, что «прекрасное рождается легче от поощрения, чем от брани» и не сомневался в том, что «художника надо не дёргать, а дегустировать созданное им».

Признаюсь, я настолько преклоняюсь перед Дмитрием Кедриным, что мне стоит чрезвычайных усилий прервать цитирование его строк. Однако рискну ещё на одну вольность, заметив, что и о самом себе, и о своей судьбе Кедрин сказал лучше, чем кто-либо за более чем шесть десятилетий, прошедших после его гибели:

Ах, медлительные люди,

Вы немного опоздали.

Мысленно Кедрин одновременно жил как бы в двух измерениях - настоящем и прошлом, пытаясь их сопоставить, понять одно через другое. Не сомневаюсь, что, не будь поэтом, он стал бы не менее прекрасным историком. «История и поэзия, - пишет Светлана Кедрина, - это было то, что всегда спасало отца, давало ощущение жизни, победу над смертью, определенную степень свободы».

Кедрин умел путешествовать во времени против его потока, переноситься назад на века, угадывать суть ставших историей событий, явственно представлять живших тогда людей, показывать, насколько современны «дела давно минувших дней».

Евгений Евтушенко, отводя Кедрину роль «воссоздателя исторической памяти», писал в предисловии к одному из его сборников стихов: «Какое состояние внутренней перенесённости через время! Какой хваткий взгляд сквозь толщу лет!» - и дальше: «По кедринским страницам идут люди многих поколений, соединённые в человечество».

Вместе с этими людьми идут читатели Кедрина, прикасаясь к прошлому своего народа, возрождая память о нём, задумываясь о славных и трагических судьбах своих предшественников.

Но проникнуть в ту или иную далёкую эпоху, как в космос, нельзя без долгой и скрупулёзной подготовки. Поэтому, к примеру, работая над исторической поэмой «Конь», Кедрин в течение нескольких лет изучал литературу о Москве и её зодчих, о строительных материалах того времени и способах кладки, перечитал множество книг об Иване Грозном, делал выписки из русских летописей и других источников, посещал места, связанные с событиями, которые собирался описать.

Безусловно, такие произведения донельзя трудоёмки, но, несмотря на это Кедрин увлечённо работал над ними, и, что интересно, все они представали в виде больших поэтических форм. Особо среди них выделяется гениальная драма в стихах «Рембрандт», на подготовку к которой у автора ушло около двух лет. К счастью, это произведение было опубликовано в 1940 году в журнале «Октябрь» и через год им заинтересовались в театральной среде, в том числе и С. Михоэлс, но постановке помешала война. Впоследствии «Рембрандт» звучал на радио, шёл по телевидению, был не однажды поставлен как спектакль и даже как опера. Не сомневаюсь, что современные режиссёры ещё обратятся к кедринскому шедевру.

…В августе 1945 ода Кедрин вместе с группой писателей уезжает в командировку в Кишинёв, который поразил его своей красотой и напомнил Днепропетровск, юность, Украину. Он решил по приезде домой всерьёз обсудить с женой возможность переезда в Кишинёв. Перед отъездом из него на базаре Кедрин купил большой кувшин с мёдом, который в поезде разбил кто-то из его попутчиков. Едущая на соседней полке простая женщина сказала Кедрину: «Ну, мил человек, быть беде. Плохо, коли кувшин со сладким разбиваешь, особо, ежели - с мёдом».

15 сентября 1945 года возвращающегося из Москвы Кедрина какие-то дюжие молодцы чуть не столкнули под электричку. Хорошо, что люди отбили. А через три дня он не вернулся из Москвы. Нашли его рано утром 19 сентября 1945 года неподалёку от железнодорожной насыпи на мусорной куче в Вешняках. Экспертиза установила, что несчастье произошло накануне, примерно в одиннадцать часов вечера. Как поэт оказался в Вешняках, почему он приехал на Казанский вокзал, а не на Ярославский, при каких обстоятельствах погиб - остаётся загадкой. На память приходит последняя строфа его стихотворения «Глухарь»:

Может, так же в счастья день желанный,

В час, когда я буду петь, горя.

И в меня ударит смерть нежданно,

Как его дробинка - в глухаря.

…«В конце 70-х годов, - вспоминает дочь Кедрина Светлана Дмитриевна, - в мытищинскую газету «Путь к победе» пришло письмо от бывшего «лагерника», который писал, что находился в лагере вместе с поэтом Дмитрием Кедриным, умершим весной то ли 1946, то ли 1947 года. Новая легенда стала обрастать подробностями. Да и я сама немало размышляла об этом.

Во-первых, в морге маме показали только фотографию, по которой она узнала папу. Во-вторых, ни она, ни мы с братом не видели папу мёртвым. А видели его только товарищи в морге.

В маминых записях недавно я вычитала, что гроб на кладбище не открывали.

Узнав о письме бывшего «лагерника», мама твёрдо сказала мне: «Знай, Светлана, что могила твоего отца - на Введенском кладбище. Пусть это знают твои дети, внуки и все, кто любит поэзию твоего отца.

Для меня это стало законом. Я одна или с детьми хожу и убираю могилки своих дорогих и близких - мамы, папы, брата Олега. Но иногда я представляю себе безымянную могилу где-нибудь в Сибири, над которой летом поднимаются высокие травы, а зимой воют жестокие злые вьюги, и у меня по коже бегут мурашки.

Сейчас, когда вскрыты преступления, совершённые во времена сталинизма, не остается сомнения, что поэт Дмитрий Кедрин явился жертвой культа. Ведь приехав в 1931 году в Москву, он не захотел скрыть и честно написал в своей анкете, что в 1929 году был заключён в тюрьму «за недонесение известного контрреволюционного факта», чем сам поставил себя под удар. К этому прибавилось его дворянское происхождение, а после войны - его отказ работать сексотом. Его не коснулись репрессии 1937 года, но уже тогда он был в чёрных списках В. Ставского 2 ».

…Приведённые выше размышления Светланы Кедриной взяты из её книги «Жить вопреки всему», в которой она рассказывает о земном пути своего отца. Первое издание этой книги вышло в Москве в 1996 году, фактически его осуществила закрывающаяся типография, и поэтому о культуре издания говорить не приходилось. Кроме того, в книге было всего несколько фотографий. Вот почему, спустя почти десять лет после её выхода, я предложил Светлане Дмитриевне подготовить второе издание этой книги и обязался издать её в Днепропетровске за свой счет.

Выход книги 3 был приурочен к 100-летию со дня рождения Дмитрия Кедрина. К сожалению, из ста лет он прожил чуть больше трети, но тем, что сделал за это время, показал, как много бы ещё успел совершить в русской поэзии. И всё равно будем благодарны небу за то, что этот человек ходил по земле.

Книга была иллюстрирована редкими фотоматериалами, большая часть которых публиковалась впервые. Кроме того, мне, как составителю, показалось интересным дополнить книгу сведениями о наследниках поэта, тем более, что все они - творческие личности и разнообразно талантливы.

Не могу не сказать несколько слов об авторе книги, дочери поэта Светлане Дмитриевне Кедриной, которая, с моей точки зрения, совершила дочерний и литературный подвиг. Она умело использовала архивные материалы, письма и записки отца, его произведения, и главное - свою память, чтоб из всей этой мозаики сложилась яркая и захватывающая картина жизни поэта. Уверен, любой отец был бы счастлив знать, что о нём так тепло и подробно напишет дочь.

Светлана Кедрина - тоже поэт, член Союза писателей России. У неё много прекрасных стихов, но привести я хочу лишь одно её небольшое белое стихотворение об отце:

При жизни

У него не было

Крыши над головой.

После смерти - в головах

Трехсотлетний дуб,

Охраняемый государством.

Если бы оно

Охраняло людей…

Остается добавить, что книга «Жить вопреки всему» вышла в конце 2006 года тысячным тиражом, а в 2008 году - дополнительным тиражом 1200 экземпляров, которые разосланы во все школы Днепропетровской области. Я был счастлив: теперь все мои земляки с детства будут знать о Дмитрии Кедрине то, что ещё сильнее притянет их к его поэзии, дополнит и пояснит ее.

Дмитрий Кедрин - мой Учитель, вот уже свыше сорока лет он даёт мне уроки доброты, честности, откровенности и любви. Я не перестаю читать его стихи. Читать сам и открывать их для других.

Работая над книгой, я вновь прикоснулся к судьбе и поэзии Кедрина, познакомился и сдружился с продолжателями его рода.

Очень надеюсь, что эту книгу благодарно примут читатели и почитатели большого русского поэта Дмитрия Кедрина, перешагнувшего вместе с нами в двадцать первый век из века двадцатого, в котором в один из самых страшных годов, в 1937-м, он мужественно и, как всегда, великолепно написал:

Жить вопреки всему! Жить вопреки обидам

И счастью вопреки, что от тебя бежит!

Жить грязным червяком! Жить нищим инвалидом!

И всё же, чёрт возьми, не умирать, а жить!

Фигляром площадным согнуть себя на части,

Канатным плясуном ломаться на весу -

И всё-таки догнать неведомое счастье

И взять его силком, как женщину в лесу!

1ГИХЛ - Государственное издательство художественной литературы.

2 До войны секретарь Союза писателей.

3 Светлана Кедрина. Жить вопреки всему. /Составление, предисловие А. Ратнера.

Днепропетровск: Монолит, 2006. -368 с., ил.

Александр Ратнер ,

специально для альманаха «45-я параллель »

Днепропетровск

Январь 2009.

Иллюстрации:

фотографии Дмитрия Кедрина разных лет;

Л.И. Кедрина и С.Д. Кедрина, начало 80-х годов;

могила Д.Б. Кедрина на Введенском кладбище;
Александр Ратнер и Светлана Кедрина, Москва, 2007;

правнучка Дмитрия Кедрина Дарья, внучка Лиза, А. Ратнер и внук Дмитрий, Москва, 2008.

Родился в 1907 году в донбасском посёлке Берестово-Богодуховский рудник в семье железнодорожного бухгалтера, мать была секретаршей в коммерческой школе. Рано осиротев, Кедрин получил хорошее домашнее образование благодаря бабушке-дворянке, которая ввела его в мир народного творчества, познакомила с поэзией , Шевченко. Учился в Днепропетровском железнодорожном техникуме (1922-1924).

В 1923, бросив учебу в техникуме, начинает работать в газете, пишет стихи, увлекается поэзией и театром. Печататься Дмитрий Кедрин начал в 1924 году. К концу 1920-х порывает с определенными тенденциями «железной поэзии» Пролеткульта, в его стихах ощущается тенденция к эпичности и историзму («Смертник», ). В 1929 Дмитрия Кедрина арестовывают.

В 1931, после освобождения, Кедрин переехал в Москву, работал в заводской многотиражке и литконсультантом при издательстве «Молодая гвардия». Кедрин был тайным диссидентом в сталинское время. Знание русской истории не позволило ему идеализировать годы «великого перелома». Строки в «Алене Старице» — «Все звери спят. Все люди спят. Одни дьяки людей казнят» — были написаны не когда-нибудь, а в годы террора. В 1938 Кедрин создает шедевр русской поэзии XX в. - поэму , поэтическое воплощение предания о строителях храма Василия Блаженного, под влиянием которого Андрей Тарковский создал фильм «Андрей Рублев». Единственный прижизненный поэтический сборник Кедрина «Свидетели» вышел в 1940-м и был жестко урезан цензурой. Одним из самых значительных произведений Кедрина является замечательная стихотворная драма «Рембрандт» (1940) о великом голландском художнике. В истории его интересовали не князья и вельможи, а люди труда, творцы материальных и духовных ценностей. Особенно Дмитрий Кедрин любил Русь, так самородку-строителю Федору Коню - посвящена поэма «Конь» (1940).

В начале Великой Отечественной войны Кедрин, освобожденный по зрению от воинской службы, добивается назначения корреспондентом фронтовой авиационной газеты «Сокол Родины» (1942-1944). Историко-патриотическая тема преобладает в поэзии Кедрина и в годы войны, когда он создает поэмы «Дума о России» (1942), «Князь Василько Ростовский» (1942), «Ермак» (1944) и др. В войну Кедрин заявляет о себе и как крупный поэт-лирик: , «Аленушка», «Россия! Мы любим неяркий свет», «Мне все мерещится поле с гречихой…». Он начинает создавать поэму о женщинах трагической судьбы - Евдокии Лопухиной, княжне Таракановой, Прасковье Жемчуговой. Все отчетливее в его стихах звучат православные мотивы.

В творчестве Дмитрия Кедрина наряду с песенными стихами о природе много публицистики и сатиры, и стихотворений повествовательных, часто исторического содержания. В его ясных и чётких стихах, где умело соблюдена мера в образном воссоздании духа и языка прошедших эпох, отражены страдания и подвиги русского народа, подлость, свирепость и произвол автократии. Многие стихи Дмитрия Кедрина были положены на музыку. Кедрину принадлежит также множество поэтических переводов с украинского, белорусского, литовского, грузинского и других языков. Его собственные стихи так же переводились на украинский.

По возвращении с фронта Кедрин замечает за собой слежку. Предчувствие беды не обмануло поэта. 18 сентября 1945 Дмитрий Кедрин трагически погиб под колесами пригородного поезда возле Тарасовки (по некоторым данным он был выброшен из тамбура электрички). Похоронен в Москве на Введенском кладбище.

Дмитрий Кедрин родился 4 февраля 1907 года в донбасском посёлке Берестово-Богодуховский рудник в семье горняка.

Женщина, которую он в конце жизни стал называть матерью, была его тётушкой, а фамилия, которую он носил, принадлежала его дядюшке. Дедом Дмитрия Кедрина по материнской линии был вельможный пан Иван Иванович Руто-Рутенко-Рутницкий, проигравший своё родовое имение в карты. Человек крутого нрава, он долго не женился, но в сорок пять лет выиграл в карты у своего приятеля его дочь Неонилу, которой было пятнадцать лет. Через год по разрешению Синода он женился на ней. В браке она родила пятерых детей: Людмилу, Дмитрия, Марию, Неонилу и Ольгу. Все девушки Рутницкие учились в Киеве в институте благородных девиц. Дмитрий в восемнадцать лет кончил жизнь самоубийством из-за несчастной любви. Мария и Неонила вышли замуж. С родителями остались старшая дочь Людмила, некрасивая и засидевшаяся в девушках, и младшая – прелестная, романтичная, любимица отца Ольга.

Чтобы выдать замуж Людмилу, Иван Иванович не пожалел ста тысяч рублей приданого. Мужем Людмилы стал Борис Михайлович Кедрин – в прошлом военный, за дуэли выдворенный из полка, живущий на долги. Молодые переехали в Екатеринослав. После отъезда Кедриных Ольга призналась матери, что беременна. Причём неизвестно, сказала ли она, кто отец ребенка, или нет. А мать, зная крутой нрав и вздорность мужа, сразу отослала Ольгу к Неониле в город Балту Подольской губернии. Неонила отвезла сестру в знакомую молдавскую семью, неподалеку от Балты, где Ольга родила мальчика. Это случилось 4 февраля 1907 года.

Неонила уговаривала мужа усыновить ребёнка сестры, но тот, боясь осложнений по службе, отказался. Тогда Ольга поехала к Кедриным в Юзово. Боясь гнева отца и позора, она оставила ребёнка в молдавской семье, где у мальчика была кормилица. Ольге удалось уговорить Бориса Михайловича Кедрина усыновить её ребенка, и здесь же, в Юзово, точнее, на Богодуховском руднике, предшественнике нынешнего Донецка, за большие деньги поп окрестил ребёнка, записав его сыном Бориса Михайловича и Людмилы Ивановны Кедриных. В момент крестин мальчику было уже около года. Назвали его Дмитрием – в память о рано ушедшем из жизни брате Ольги и Людмилы.

В Днепропетровск, тогда ещё Екатеринослав, маленького Митю привезли в 1913 году. Здесь бабушка читала ему стихи Пушкина, Мицкевича и Шевченко, благодаря чему он навсегда влюбился в польскую и украинскую поэзию, которую впоследствии часто переводил. Здесь он начал писать стихи, учился в техникуме путей сообщения и впервые в 17 лет напечатал «Стихи о весне». Он писал в газете «Грядущая смена» и в журнале «Молодая кузница», приобрёл признание и популярность среди молодежи. Его уважали за талант, узнавали на улице, и здесь он пережил первый арест за «недоносительство».

Типичное для того времени обвинение оборачивается для Дмитрия Кедрина 15-ю месяцами заключения. После освобождения в 1931 году он переехал в Подмосковье, где ранее обосновались его днепропетровские друзья-поэты М.Светлов, М.Голодный и другие литераторы. Он работал в газете Мытищинского вагоностроительного завода, в качестве литконсультанта сотрудничал с московским издательством «Молодая гвардия». Его супругой стала Людмила Хоренко в которую также был влюблен его друг инженер-конструктор Иван Гвай, один из создателей «Катюши».

Дмитрий Кедрин, Людмила Хоренко и Иван Гвай.

Вот как об этом писал, основываясь на рассказах близких, в книге об отце «Жить вопреки всему» Светлана Кедрина: «Ивану очень понравилась Миля (Людмила Хоренко), и на первых порах он даже пытался за ней приволокнуться, но однажды мой отец отозвал его в сторону и сказал: «Слушай, Ванька, оставь Милю в покое, она мне очень дорога». - «Прости, Митяйка, я и не знал, что у тебя это так серьезно», - смущенно ответил Гвай».

Кедрин был внутренне независим, оставаясь при всём при этом идеалистом и романтиком. Он пытался самому себе представить большевистскую революцию, как совершенно естественный и даже желательный для России путь развития. Он пытался совместить в себе самом несовместимое. Однако обмануть себя не удалось. Поэт ощущал своё одиночество: «Я одинок. Вся моя жизнь - в минувшем. Писать не для кого и незачем. Жизнь тяготит все больше… Сколько еще? Гёте сказал правду: «Человек живёт, пока хочет этого».

Кто знает, как сложилась бы его жизнь, если б он не переехал в столицу, где начались все тяготы и унижения, главными из которых были постоянная бытовая неустроенность и невозможность издать книгу стихов.

В московский период жизни Кедрин не имел не то что квартиры или комнаты, но даже своего постоянного угла. Он часто переезжал с места на место, ютился со своей семьёй в убогих и тесных комнатёнках, перегороженных фанерой или занавесками, ему приходилось жить среди вечного шума и криков соседей, плача дочери и ворчания тётушки. С грустным и тревожным настроением Кедрин однажды записал в дневнике, обращаясь к жене: «А мы с тобой обречены судьбою в чужом дому топить чужую печь». В этой обстановке он умудрялся быть гостеприимным хозяином и писать изумительные стихи.

В 1932 году им было написано стихотворение «Кукла», сделавшее поэта известным. Говорят, что Горький до слёз растрогался при чтении этого стихотворения:

Как темно в этом доме!
Ворвись в эту нору сырую
Ты, о время моё!
Размечи этот нищий уют!
Тут дерутся мужчины,
Тут женщины тряпки воруют,
Сквернословят, судачат,
Юродствуют, плачут и пьют…

Мрачной картине настоящего противопоставлялся светлый пафос грядущих преобразований. Особенное впечатление на Горького произвели патетические строки:

Для того ли, скажи,
Чтобы в ужасе,
С чёрствою коркой
Ты бежала в чулан
Под хмельную отцовскую дичь, -
Надрывался Дзержинский,
Выкашливал лёгкие Горький,
Десять жизней людских
Отработал Владимир Ильич?

Алексей Максимович был искренне тронут, сумел оценить мастерство автора и 26 октября 1932 года организовал читку «Куклы» на своей квартире в присутствии членов высшего руководства страны.

Читал Владимир Луговской. Горький непрерывно курил и смахивал слёзы. Слушали Ворошилов, Будённый, Шверник, Жданов, Бухарин и Ягода. Вожди (кроме начитанного Бухарина) в поэзии ничего не смыслили, однако стихотворение им понравилось, и было одобрено. Больше того: это стихотворение получило одобрение и со стороны самого главного читателя и критика тех лет: «Прочёл «Куклу» с удовольствием. И.Сталин».

«Красная новь» напечатала «Куклу» в №12 за 1932 год. На следующий день после публикации Кедрин проснулся если не знаменитым, то авторитетным. Но высочайшее одобрение не слишком помогло Кедрину, и он не мог выйти со своими стихами к читателю – все его попытки издать книгу проваливались. В одном из его писем было написано: «Понять, что ты никогда не расскажешь другим того большого, прекрасного и страшного, что чувствуешь, – очень тяжело, это опустошает дотла».

Отвергнутые произведения Кедрин складывал в стол, где они пылились до очередного приезда друзей, его верных слушателей и ценителей. Он работал, не покладая рук, получал гроши, во всём себе отказывал. Он говорил жене: «Поэт хотя бы изредка должен издаваться. Книга – это подведение итога, сбор урожая. Без этого невозможно существовать в литературе. Непризнание – это фактически медленное убийство, толкание к пропасти отчаяния и неверия в себя».

Дмитрий Кедрин в конце 1930-х годов обратился в своем творчестве к истории России. Именно тогда им были написаны такие значительные произведения, как «Зодчие» («под влиянием которого Андрей Тарковский создал фильм «Андрей Рублев» - отмечает Евгений Евтушенко), «Конь» и «Песня про Алёну-Старицу».

Первую попытку издать книгу в ГИХЛе Кедрин предпринял вскоре после приезда в Москву, но рукопись вернули, несмотря на хорошие отзывы Эдуарда Багрицкого и Иосифа Уткина. В дальнейшем поэт, решивший для себя, что если в 1938 году книга не выйдет, то он прекратит писать, вынужден был исключить из неё многие вещи, в том числе уже получившие признание. После тринадцати возвращений рукописи для доработки, нескольких изменений названия и манипуляций с текстом эта единственная прижизненная книга Кедрина «Свидетели», в которую вошли всего семнадцать стихотворений, увидела свет. По поводу её автор писал: «Она вышла в таком виде, что её нельзя считать ни чём иным, как ублюдком. В ней сохранились не больше 5-6 стихотворений, которые стоят этого высокого имени…».

Любовь к России, к её истории, культуре и её природе, пронизывала такие его стихотворения конца 1930-х и 1940-х годов, как «Красота», «Родина», «Колокол», «Всё мне мерещится поле с гречихою…», «Зимнее». Он подготовит даже целую книжку с названием «Русские стихи».

Когда-то в сердце молодом
Мечта о счастье пела звонко.
Теперь душа моя - как дом,
Откуда вынесли ребенка.

А я земле мечту отдать
Все не решаюсь, все бунтую…
Так обезумевшая мать
Качает колыбель пустую.

Неудачная попытка их публикации относилась к 1942 году, когда Кедрин сдал книгу в издательство «Советский писатель». Один из ее рецензентов обвинил автора в том, что он «не чувствует слова», второй – в «несамостоятельности, обилии чужих голосов», третий – в «недоработанности строк, неряшливости сравнений, неясности мышления». И это в то время, когда поэзия Кедрина получила самую высокую оценку таких писателей, как М.Горький, В.Маяковский, М.Волошин, П.Антокольский, И.Сельвинский, М.Светлов, В.Луговской, Я.Смеляков, Л.Озеров, К.Кулиев и других литераторов. «Он подолгу стоял под Кремлевской стеной, - писала дочь поэта Светлана Кедрина, - любовался памятником Минину и Пожарскому и без устали кружил и кружил вокруг «Василия Блаженного». Этот храм не давал ему покоя, будоражил воображение, будил «генетическую память». Он был так красив, так вызывающе ярок, поражал такой законченностью линий, что после каждого свидания с ним Дмитрий Кедрин терял покой. Восхищение и восторг явились теми толчками, которые заставили отца изучить всю имеющуюся в Библиотеке Ленина литературу о строительстве храмов на Руси, об эпохе Ивана Грозного, о храме Покрова. Отца поразила легенда об ослеплении зодчих Бармы и Постника, которая и легла в основу созданной им за четыре дня поэмы «Зодчие».

Большинство своих стихотворений Кедрин так и не увидел напечатанными, а его поэма «1902 год» пятьдесят лет ждала своего опубликования.

Кедрин занимался переводами известных авторов. С конца 1938-го по май 1939 года переводил поэму Шандора Петефи «Витязь Янош». Но и здесь его ждала неудача: несмотря на хвалебные отзывы коллег и прессы, эта поэма при жизни Кедрина не была опубликована. Следующая попытка тоже провалилась: «Витязь Янош» Петефи вместе с «Паном Твардовским» Адама Мицкевича были включены в ту неизданную книгу стихов Кедрина, которую он сдал в Гослитиздат, уходя на фронт в 1943 году. Лишь девятнадцать лет спустя поэма Петефи увидела свет.

До этого, в 1939 году, Кедрин ездил в Уфу по заданию Гослитиздата переводить стихи Мажита Гафури. Три месяца работы оказались напрасными – издательство отказалось выпустить книгу башкирского поэта. В конце 1970-х годов Кайсын Кулиев писал о Кедрине: «Он много сделал для братства культур народов, для их взаимного обогащения, как переводчик».

Работая над исторической поэмой «Конь», Кедрин в течение нескольких лет изучал литературу о Москве и её зодчих, о строительных материалах того времени и способах кладки, перечитал множество книг об Иване Грозном, делал выписки из русских летописей и других источников, посещал места, связанные с событиями, которые собирался описать. Такие произведения донельзя трудоёмки, но, несмотря на это Кедрин увлечённо работал над ними, и в виде больших поэтических форм. Особо среди них выделялась гениальная драма в стихах «Рембрандт», на подготовку к которой у автора ушло около двух лет. Это произведение было опубликовано в 1940 году в журнале «Октябрь» и через год им заинтересовались в театральной среде, в том числе и Соломон Михоэлс, но постановке помешала война. Впоследствии «Рембрандт» звучал на радио, шёл по телевидению, по нему были несколько раз поставлены спектакли и опера.

В первые годы войны Кедрин активно занимался переводами с балкарского (Гамзат Цадаса), с татарского (Муса Джалиль), с украинского (Андрей Малышко и Владимир Сосюра), с белорусского (Максим Танк), с литовского (Саломея Нерис), Людас Гира). Кроме того, известны также его переводы с осетинского (Коста Хетагуров), с эстонского (Йоханнес Барбаус) и с сербскохорватского (Владимир Назор). Многие из них были опубликованы.

С самого начала войны Кедрин тщетно обивал все пороги, стремясь оказаться на фронте, чтобы с оружием в руках защищать Россию. Никто на фронт его не брал - по состоянию здоровья он вычеркнут изо всех возможных списков. Из стихотворения, датированного 11 октября 1941 года:

… Куда они? В Самару - ждать победу?
Иль умирать?.. Какой ни дай ответ, -
Мне всё равно: я никуда не еду.
Чего искать? Второй России нет!

Враг находился на расстоянии 18-20 километров, со стороны Клязьминского водохранилища отчётливо слышна была артиллерийская канонада. На какое-то время он с семьёй оказался буквально отрезанным у себя в Черкизове: поезда в Москву не ходили, Союз писателей эвакуировался из столицы, а Кедрин не сидел сложа руки. Он дежурил во время ночных налётов на Москву, рыл бомбоубежища, участвовал в милицейских операциях по поимке вражеских парашютистов. У него не было возможности печататься, но он не прекращал поэтической работы, активно занялся переводом антифашистских стихов, много писал сам. В этот период им написаны стихотворения «Жильё», «Колокол», «Уголёк», «Родина» и другие, сложившиеся в цикл под названием «День гнева». В одном из наиболее известных своих стихотворений «Глухота» он признался:

Война бетховенским пером
Чудовищные ноты пишет.
Её октав железный гром
Мертвец в гробу - и тот услышит!
Но что за уши мне даны?
Оглохший в громе этих схваток,
Из всей симфонии войны
Я слышу только плачь солдаток.

Наконец, в 1943 году он своего добился: его послали на фронт, в 6-ю воздушную армию, военным корреспондентом газеты «Сокол Родины». А перед уходом на фронт в 1943 году Кедрин отдал новую книгу стихов в Гослитиздат, но она получила несколько отрицательных рецензий и не была издана.

Военный корреспондент Кедрин писал стихи и очерки, фельетоны и статьи, выезжал на передовую, бывал у партизан. Он писал только то, что нужно было газете, но понимал, что «впечатления накапливаются и, конечно, они во что-то выльются». Фронтовые стихи Кедрина лётчики 6-й Воздушной армии хранили в нагрудных карманах, в планшетах и в маршрутных картах. В конце 1943 года его наградили медалью «За боевые заслуги». Кедрин писал в 1944 году: «…Многие мои друзья погибли на войне. Круг одиночества замкнулся. Мне – скоро сорок. Я не вижу своего читателя, не чувствую его. Итак, к сорока годам жизнь сгорела горько и совершенно бессмысленно. Вероятно, виною этому – та сомнительная профессия, которую я выбрал или которая выбрала меня: поэзия».

После войны к Кедрину вернулись все довоенные тяготы, которые он по-прежнему терпеливо переносил и однажды записал в своем дневнике: «Как много в жизни понедельников и как мало воскресений».

Семья Кедриных - сам Дмитрий Борисович, его жена Людмила Ивановна, дочь Света и сын Олег - продолжали жить в Черкизове на улице 2-я Школьная. А Дмитрий был полон больших творческих планов.

В августе 1945 года Кедрин вместе с группой писателей уехал в командировку в Кишинёв, который поразил его своей красотой и напомнил Днепропетровск, юность, Украину. Он решил по приезде домой всерьёз обсудить с женой возможность переезда в Кишинёв. А рано утром 19 сентября 1945 года неподалёку от железнодорожной насыпи на мусорной куче в Вешняках было найдено его тело. Экспертиза установила, что несчастье произошло накануне, примерно в одиннадцать часов вечера. Как поэт оказался в Вешняках, почему он приехал на Казанский вокзал, а не на Ярославский, при каких обстоятельствах погиб – остаётся загадкой. Светлана Кедрина приводила строчки из дневника, в которых её мать описывала утро 18 сентября 1945 года, то последнее утро: «Митя глядел в книжку. Не знаю, читал ли он её или думал. И я подумала: неужели этот человек - мой муж? Неужели он так нежен и ласков со мною, неужели его губы целуют меня?.. И я подошла к нему. «Что, милая?» - спросил Митя и поцеловал мою руку. Я прижалась к нему, постояла и отошла. Через несколько минут Митя ушел из дома на поезд в Москву… Я проводила его до дверей, Митя поцеловал мои руки, в голову. И вышел… в вечность от меня, от жизни. Больше я Митю не видела. Через четыре дня я увидела его фотографию, последнюю и такую страшную. Митя был мёртв. Какой ужас был в его глазах! Ах, эти глаза! Они сейчас всё мне мерещатся…».

Вдова попыталась восстановить картину гибели мужа, ведь в свидетельстве о его смерти отмечены перелом всех рёбер и левого плеча, но ей посоветовали заняться воспитанием своих детей. Дочь поэта Светлана Кедрина вспоминала: «Незадолго до смерти к нему явился близкий друг по Днепропетровску, ставший в эти годы большим человеком в Союзе писателей и немало помогавший нашей семье, и предложил папе доносить на своих товарищей: «Там знают, что все считают тебя порядочным человеком и надеются, что ты им поможешь…». Отец спустил приятеля с крыльца, а тот, встав и отряхнув брюки, с угрозой в голосе произнёс: «Ты ещё об этом пожалеешь»…

Она вспоминала также, как 15 сентября 1945 года её отец поехал по каким-то делам в Москву (а они жили тогда в ближнем Подмосковье) и, вернувшись, потрясённо сказал: «Скажи спасибо, что ты сейчас видишь меня перед собой. Только что на Ярославском вокзале какие-то дюжие молодцы чуть не столкнули меня под электричку. Хорошо люди отбили».

Сейчас, спустя много времени после смерти Дмитрия Кедрина можно предположить, что он стал жертвой репрессий. Приехав в 1931 году в Москву, он не честно написал в своей анкете, что в 1929 году был заключён в тюрьму «за недонесение известного контрреволюционного факта», чем сам поставил себя под удар. К этому прибавилось его дворянское происхождение, а после войны – его отказ работать сексотом. Его не коснулись репрессии 1937 года, но уже тогда он был в чёрных списках секретаря союза писателей Ставского, позволявшего себе говорить Кедрину: «Ты! Дворянское отродье! Или выучишь первые пять глав «Краткого курса» истории партии и сдашь зачёт лично мне, или я загоню тебя туда, куда Макар телят не гонял!» - пересказывая жене этот разговор, Дмитрий Кедрин не мог сдержать слёз обиды и унижения…

Известно предположение литературоведа Светланы Марковской.

– Согласно официальной точке зрения, Кедрина убили по заказу Сталина. В Москве же от писателей я слышала другую историю. Пользуясь тем, что Дмитрия печатали редко, соратники стали… воровать у него стихи. Однажды Митя заметил это и в беседах с членами СПУ пригрозил рассказать всё правлению. Чтобы не дать разгореться скандалу, его убрали. Поговаривали и о какой–то темной истории, связанной с его днепропетровским арестом.

Дмитрий Кедрин похоронен в Москве, на Введенском (или, как его ещё называют, Немецком) кладбище в районе Лефортова.

Евгений Евтушенко, отводя Кедрину роль «воссоздателя исторической памяти», писал в предисловии к одному из его сборников стихов: «Какое состояние внутренней перенесённости через время! Какой хваткий взгляд сквозь толщу лет!» – и дальше: «По кедринским страницам идут люди многих поколений, соединённые в человечество».

О Дмитрии Кедрине был снят документальный фильм «Засадный полк».

Your browser does not support the video/audio tag.

Текст подготовил Андрей Гончаров

Использованные материалы:

Александра Ратнера в поэтическом альманахе «Параллель»
Андрея Кроткова «Человек осени»
И материалов историко-художественного журнала «Солнечный ветер»

На кладбище возле домика
Весна уже наступила:
Разросшаяся черемуха,
Стрекающая крапива.

На плитах щербатых каменных
Любовники ночью синей
Опять возжигаю пламенник
Природы неугасимой.

Так трется между жерновами
Бессмертный помол столетий:
Наверное, скоро новые
В поселке заплачут дети.

Дмитрий Борисович Кедрин (1907-1945) - советский поэт.
Дмитрий Борисович Кедрин родился 4 февраля 1907 года в Донбассе (Украина) на Богодуховском руднике - предшественнике нынешнего города Донецка, недалеко от Екатеринослава (ныне Днепропетровск). Его дед по матери вельможный пан И. И. Руто-Рутенко-Рутницкий имел сына и четырёх дочерей. Младшая - Ольга родила вне брака мальчика, которого усыновил муж Ольгиной сестры Людмилы Борис Михайлович Кедрин, давший незаконнорождённому свои отчество и фамилию.
После смерти в 1914 году приёмного отца Дмитрий остался на попечении матери Ольги Ивановны, тёти Людмилы Ивановны и бабушки Неонилы Яковлевны.
Воспитанный на сказках А. С. Пушкина , стихотворениях М. Ю. Лермонтова , Н. А. Некрасова , Т. Г. Шевченко, Дмитрий рано почувствовал тягу к поэзии. Его первые стихи появились в газете Днепропетровского губкома комсомола «Грядущая смена» в 1924 году, а уже в следующем году он стал штатным сотрудником этой газеты, возглавил отдел рабочей поэзии. Так началась его литературная деятельность, хотя сам Дмитрий Борисович считал её началом опубликование в 1928 году в московском журнале «Октябрь» поэмы «Казнь». С этого времени его стихи стали появляться в журналах «Молодая кузница», «Прожектор», в газете «Комсомольская правда».
В 1929 году он попал в тюрьму за «недонесение известного контртеррористического факта». Оказалось, что у его приятеля отец был деникинским генералом, а Дмитрий Кедрин, зная об этом, на него не донёс. За это он был осуждён на два года, провёл за решеткой пятнадцать месяцев и был досрочно освобождён. Он очень тяжело переживал всю эту историю. Она послужила одной из причин его с женой переезда в Москву.
Друзья помогли ему устроиться литсотрудником в многотиражную газету «Кузница» Мытищинского вагоностроительного завода.
В 1934 году Кедрин перешёл литературным консультантом в издательство «Молодая гвардия» и одновременно работал внештатным редактором в Гослитиздате. Семью Кедриных выселили из заводского общежития, и им долго пришлось ютиться по частным квартирам в Черкизове, пока кое-как не устроились в двенадцатиметровой комнате, выделенной Черкизовским поссоветом. В свой крошечный домашний «кабинетик», отгороженный цветастой ситцевой занавеской уголок в два шага в общей комнате, где стоял письменный стол, он привозил в рюкзаке рукописи начинающих авторов и читал их по ночам. Стихи и рассказы были порой написаны от руки и часто таким неразборчивым почерком, что ему приходилось пользоваться лупой. Каждому из авторов он писал обстоятельный ответ на трёх-четырёх страницах. За этим занятием и просиживал большую часть ночи.
Соседи и знакомые порой сетовали, почему Дмитрий Борисович не здоровается, не отвечает на приветствия, не вступает с ними в разговоры. Им и невдомёк было, что в эти, казалось бы, праздные часы поэт не расставался с блокнотом и карандашом, напряжённо работал. В этот период им написаны самые значительные его произведения - драма в стихах «Рембрандт», поэмы «Зодчие», «Конь», «Алёна-Старица».
Исторические поэмы, выходившие перед войной, и единственная небольшая книга стихов «Свидетели» (1939) сделали его известным. К этому времени он был принят в Союз писателей. Но жизнь отравляло предвзятое к нему отношение тогдашнего секретаря Союза писателей В. П. Ставского, ненавидевшего поэта и за глаза называвшего его «врагом народа».
Когда началась Великая Отечественная война, Кедрина из-за слабого зрения освободили от воинской обязанности. На какое-то время он с семьёй оказался буквально отрезанным у себя в Черкизове: поезда в Москву не ходили, Союз писателей эвакуировался из столицы. Конечно, Д.Б. Кедрин не сидел сложа руки. Он дежурил во время ночных налётов на Москву, рыл бомбоубежища, участвовал в милицейских операциях по поимке вражеских парашютистов. У него не было возможности печататься, но он не прекращал поэтической работы, активно занялся переводом антифашистских стихов, много писал сам. В этот период им написаны стихотворения «Жильё», «Колокол», «Уголёк», «Родина» и другие, сложившиеся в цикл под названием «День гнева».
Он упорно добивался отправки на фронт в действующую армию. В октябре 1943 года его направляют фактически в обход медицинской комиссии на Северо-Западный фронт в многотиражную газету 6-й воздушной армии «Сокол Родины».
После войны семья Кедриных - сам Дмитрий Борисович, его жена Людмила Ивановна, дочь Света и сын Олег - продолжали жить в Черкизове. Кедрин был полон больших творческих планов. Он подготовил к изданию поэтический сборник «Русские стихи», но рукопись получила отрицательный отзыв. Один из рецензентов, к примеру, написал: «Поэт пишет уже давно, а культуры стиха не выработал до сих пор». Это дало повод руководству писательского союза книгу «завернуть», а заодно и припомнить автору его дворянское происхождение. Чтобы хоть как-то прокормить семью, поэт был вынужден заняться малооплачиваемой работой - переводами и рецензированием рукописей молодых поэтов.
18 сентября 1945 года Кедрин уехал в Москву в Союз писателей за гонораром, но вечером домой в Черкизово не вернулся. Через четыре дня Людмила Ивановна опознала мужа по фотографии в одном из московских моргов. Тело Кедрина нашли 19 сентября на мусорной куче недалеко от платформы Вешняки Казанской железной дороги. Вдова попыталась восстановить картину гибели мужа, ведь в свидетельстве о его смерти отмечены перелом всех рёбер и левого плеча, но ей тактично посоветовали заняться воспитанием своих детей.
Последним приютом Кедрина стало иноверческое кладбище на Введенских горах в Москве. Ныне Введенское кладбище включено в государственный список памятников истории и культуры. Могилы исторических деятелей конца XIX - начала XX века, в том числе и поэта Кедрина, охраняются государством.